Совместима ли рационалистическая парадигма с религиозной верой в какой-либо форме? Нет, несовместима, несмотря на «невозможность доказать отсутствие бога». Следует еще раз подчеркнуть, что рационалистический атеизм — это не «вера в отсутствие бога», как пытаются утверждать его противники, а отсутствие веры в бога (равно как и в любую другую бездоказательную концепцию). Это не игра словами — это принципиальная разница между иной формой объекта и отсутствием объекта как такового. Для рационалиста не существует веры — для него существуют факты, логические выводы из таковых, а также гипотезы, которые, в зависимости от того, насколько хорошо они согласуются с фактами, могут приниматься как более или менее вероятные — но не как бесспорно истинные (до тех пор, пока они не доказаны). Заметим, что вероятность религиозных гипотез выглядит исчезающе малой. Для начала, нет никаких доказательств, что наш мир был кем-то создан. Даже если допустить, что он был создан, нет никаких доказательств, что он был создан именно божественной (сверхъестественной) сущностью, а не, скажем, инопланетной сверхцивилизацией из другой вселенной. Даже если допустить, что мир был создан богом (богами), нет никаких доказательств, что это был бог(боги) одной из земных религий. И даже если допустить, что одна из земных религий, а точнее даже — одна из конфессий в рамках одной из религий, права, то нет никаких доказательств, что это конфессия, которой придерживается конкретный верующий.

Отсюда, кстати, уже понятна несостоятельность «аргумента Паскаля», который пытался дать религиозной вере рациональное обоснование. Звучит этот аргумент так: «Если я верю и бог есть, то я окажусь в выигрыше (попаду в рай). Если я верю, а бога нет, я ничего не потеряю. Если я не верю и бога нет, я тоже ничего не теряю. Но если я не верю и бог есть, я окажусь в проигрыше (попаду в ад). Следовательно, выгоднее на всякий случай верить.» Это звучит логично лишь на первый взгляд. На самом деле, как мы видим, даже в случае существования бога для «попадания в рай» мало просто «верить» — нужно еще угадать с конфессией, иначе рискуешь оказаться в положении не лучшем, а то и худшем, чем атеист. Вообще говоря, теоретически возможны три ситуации: 1) бога нет; 2) бог есть, но ему все равно, верят ли в него; 3) бог есть, и ему важно, чтобы в него верили. Очевидно, что опасность для атеистов возникает лишь в третьем случае. Но если для бога действительно важно, чтобы в него верили и поклонялись ему определенным образом — для него не составило бы труда предоставить бесспорные доказательства своего существования и своей воли. Но таких доказательств нет не то что прямых, но даже косвенных; в мире существует множество религий, каждая из которых убеждена в своей правоте, в столкновениях между ними верх берут то те, то другие, их священные писания противоречат не только друг другу (вопреки «политкорректным» тезисам экуменистов), но и сами себе и не содержат в себе никаких следов высшей божественной мудрости, зато содержат множество следов человеческих ошибок и невежества. Таким образом, либо верен все же первый или второй вариант — либо в лице бога мы имеем дело с психопатической личностью, которая не то сама не знает, чего хочет, не то находит удовольствие в издевательствах над людьми, не то просто не руководствуется логикой и причинно-следственными мотивами в своих действиях. Очевидно, что попытки заслужить награду такого божества «хорошим поведением» наивны; с тем же успехом оно может отправлять в ад как раз праведников. Таким образом, у верующих нет никаких гарантированных выгод по сравнению с атеистами; более того, неверен и тезис, что верующий, по крайней мере, ничего не теряет, если бога нет. Теряет, и очень многое! Ведь он не просто верит, а выстраивает сообразно этой вере всю свою жизнь, испытывает страх перед карой, исполняет обременительные ритуалы, всячески ограничивает себя и т.п. Фактически верующий теряет всю свою жизнь, проводя ее в качестве раба несуществующего хозяина в надежде на награду, которой так и не получит.

Вообще, рационализм очевидно не совместим ни с какой догматической (принимаемой на веру без рационального обоснования) системой — не только религиозной, но и светской, будь то политическая идеология или мораль. Да, рационализм аморален — но именно а-, а не анти-. Это значит, что он не руководствуется моралью ни в положительном, ни в отрицательном («поступать назло») смысле — а руководствуется исключительно целесообразностью, где цели, в свою очередь, в конечном счете определяются вышеупомянутым критерием: «добро» — это то, что способствует познанию, творчеству и самосовершенствованию, а «зло» — то, что препятствует. При этом свои интересы для рационалиста, естественно, всегда приоритетны по отношению к чужим, т.е. по отношению к интересам внешнего мира. Это важно отметить, поскольку некоторые (обычно противники рационализма)трактуют рационализм противоположным образом: мол, поскольку рационалист не руководствуется эмоциями и инстинктами, то, если ему логически доказать, что чужая жизнь (скажем, жизнь великого ученого, или просто большего количества людей) ценнее, чем его собственная, то он с легкостью и без возражений пожертвует собой (а если он отказывается это сделать, то он-де не настоящий рационалист). Подтасовка тут в том, что логически доказать такое невозможно, ибо ценность не есть объективное, инвариантное свойство. Ценнее для кого? Для человечества в целом? Но интересы человечества в целом, или, тем более, какой-то группы внутри такового — как-то нации, партии, семьи и даже коллектива коллег, работающего над общей задачей — имеют для рационалиста смысл лишь в той степени, в какой они отвечают его собственным интересам. Потеря любой составляющей внешнего мира есть лишь утрата части; собственная гибель есть утрата всего. Часть всегда меньше целого. Самоосознающая машина стремится к реализации собственных базовых функций, а не чужих. (В то же время это не значит, что рационалист никогда не пойдет ни на какой риск. Рационалист понимает, что в реальном мире полностью избежать рисков невозможно — в том числе и в процессе познания — и поэтому стремится не к полному исключению рисков, а к их оптимизации: минимизации рисков при максимизации результатов. А вот на верную смерть рационалист действительно не пойдет, исключая ситуацию, когда альтернативой тоже является смерть, но еще худшая — в том числе и смерть разума при сохранении жизни тела.)

Но значит ли это, что общество рационалистов — т.е. сознательных эгоистов, для которых всегда приоритетна собственная выгода — будет обществом, где нет никаких сдерживающих факторов, где всякий стремится обмануть, ограбить, обидеть остальных? С точностью до наоборот! Ибо рационализм означает не просто эгоизм, но эгоизм разумный. Рационалист понимает, что сотрудничество в общем случае выгоднее драки, честность выгоднее обмана, забота, к примеру, о больных и старых выгоднее их уничтожения (ибо рационалист понимает, что и сам когда-то будет больным и старым) и т.д. и т.п. Рационалист, понимающий всю условность и относительность понятий «добра» и «зла», не станет, тем не менее, без необходимости причинять вред другим не только из страха перед наказанием. Даже зная, что он может, допустим, совершить преступление и остаться безнаказанным, он не станет этого делать, дабы не подавать обществу сигнал, что совершать безнаказанные преступления можно — и не стать в следующий раз жертвой самому. Нечестность и вообще социально деструктивное поведение может быть выгодно лишь в краткосрочной, но не в долгосрочной перспективе (а рационалист мыслит стратегически) — ибо даже в том случае, если ведущий себя так не станет жертвой себе подобного напрямую, у него очень вырастут издержки, связанные с тем, что и его контрагенты, и он сам вынуждены будут страховаться от возросших рисков быть обманутыми и ограбленными. Более того, в обществе, где, к примеру, все воруют друг у друга вместо того, чтобы заниматься созидательным трудом, даже удачливому вору вскоре станет просто нечего красть (конечно, он может набить карманы и подвалы золотом и драгоценными камнями, но когда остановится промышленность и исчезнет еда, ему это не сильно поможет). «Честность — лучшая политика» — это именно рациональный принцип.

Вообще, за многими положениями морали стоят, на самом деле, вполне разумные принципы — просто неразумным людям они навязываются в виде догм, а рационалист не руководствуется догмами, а смотрит на исходные принципы. Очевидно, что жизнь в обществе, руководствующемся принципами «убивай», «кради», «лжесвидетельствуй» и т.п. была бы крайне некомфортной по вышеуказанным причинам; с другой стороны, например, патриархальный принцип «почитай родителей» в цивилизованном мире никакой рациональной основы под собой не имеет (и соответственно рационалистами отвергается), ибо отношение ко всякой личности должно определяться ее реальными достоинствами и недостатками, а не кровным родством.

В целом, рационалист не нуждается в морали по очень простой причине — если она совпадает с выводами разума, она излишня, если противоречит им, она вредна. Или, если угодно, любой моральный постулат для рационалиста — не аксиома, а теорема, требующая доказательства (опять-таки рационального, а не ссылающегося на другие моральные постулаты), причем требующая его заново при всяком изменении условий. Рационалист понимает, что никакой абсолютной, «вечной», «общечеловеческой» морали не существует и не может существовать; мораль — это костыль для тех, кто слишком неразумен, чтобы руководствоваться разумом, а не набором догм. Каковой набор, в свою очередь, отражает лишь (и то, как правило, худо-бедно, с кучей внутренних противоречий) некую форму отношений, обеспечивающую интересы определенных групп данного общества в данное время — а вовсе не всякого общества в целом на вечные времена. Даже из заповедей типа «не убий» и т.п., вроде бы кажущихся на первый взгляд инвариантными, существует множество исключений — от самообороны до операций спецслужб, которые, опять-таки, не всегда зло и не всегда благо. Точнее говоря, объективных добра и зла вообще не может существовать — они всегда «для кого-то», а не «вообще». Добро для одного — зло для другого, и более того, даже для одной личности не всегда можно однозначно определить, является ли нечто добром или злом, если пытаться исходить из «общечеловеческих» моральных догм, а не из определения, данного выше (добро — то, что способствует реализации базовой функции, зло — то, что препятствует). Хуже того, мораль, в силу своей догматической природы — когда даже исходно рациональные принципы превращаются в бездумно принимаемые, не анализируемые критически и не пересматриваемые со временем аксиомы — всегда не просто отстает от динамически развивающегося общества, но и оказывается прямо враждебна такому развитию. То есть мораль — это всегда враг прогресса (чему мы видим множество подтверждающих примеров, от побивания камнями женщин, осмелившихся снять паранджу, до т.н. «биоэтики», препятствующей развитию науки в таких важнейших (потенциально обеспечивающих неограниченное продление жизни и преодоление других ограничений, накладываемых телом!) областях, как генная инженерия, клонирование и т.п.)

Более того, у рационалиста попросту отсутствуют наиболее распространенные мотивы для дурных поступков. Ему не нужна власть ради власти, богатство ради богатства, секс ради удовольствия (не говоря о прочих наркотиках), слава ради тщеславия, не нужно никого унижать и мучить ради собственного самоутверждения, никому пускать пыль в глаза и т.п. Напротив — по умолчанию он заинтересован в благе других разумных существ, дабы пользоваться плодами их познавательной и творческой деятельности. Рационалисту со всех точек зрения выгоднее быть, скажем, профессором, живущим в университетском квартале, чем наркобароном, чья вилла высится в окружении криминальных трущоб. Вместе с тем излишней мягкости он, разумеется, проявлять тоже не будет — к примеру, в бизнесе он не станет играть в поддавки с конкурентами и «входить в положение» нерадивых работников. Что, в конечном счете, тоже на благо не только ему лично, но и прогрессу общества в целом — хотя, еще раз подчеркнем, рационалист не нуждается в подобном оправдании. Рационалист предпочитает созидание разрушению (познание, творчество и самосовершенствование — это процессы, понижающие энтропию, а разрушение ее повышает), но в том случае, когда наиболее эффективным способом решения проблемы является разрушение, в том числе — и физическое уничтожение врага, договариваться с которым контрпродуктивно, рационалист, разумеется, пойдет именно этим путем без каких-либо колебаний. Рационалист поддерживает конкретные идеи, если они разумны, от кого бы они ни исходили, а не идеологии или лидеров; для него нет ничего запретного, кроме глупости, и ничего обязательного, кроме тех обязательств, которые он берет на себя сам, предварительно удостоверившись, что это разумно.

Поскольку рационалист является противником любых догм (ибо всякая догма по самой своей природе иррациональна, даже если когда-то в основе ее лежали рациональные предпосылки) и стремится к максимизации возможностей для познания и творчества, он, очевидно, является сторонником свободы. Но не всякой, а лишь такой, которая способствует познанию, творчеству и самосовершенствованию — в этом его отличие от классического либертарианца, для которого свобода из средства превращается именно что в священную догму и который поэтому одинаково защищает и свободу развиваться, и свободу деградировать (например, через наркотики, секс и даже отказ от психиатрической помощи больным, в которой особо радикальные либертарианцы тоже видят «насилие над свободной личностью»). В то же время, последовательный рационалист не нуждается в запретах для себя лично — он и так не будет вести себя неразумно, даже имея для этого все возможности — но понимает и то, что в обществе, где рационалисты пока что образуют меньшинство, определенные запреты и ограничения необходимы. Свобода — лишь вторая ценность после разума.

Итак, подведем итоги:

— Рационалистическая парадигма означает примат разума, признание такового высшей ценностью и единственным критерием при принятии решений. Разум не может полностью гарантировать от ошибок, но все прочие подходы дают еще меньше гарантий;

— Рационализм отвергает любой догматизм (в т.ч. обусловленный моралью, традицией, авторитетом и чьими-либо чувствами и желаниями) и сам вводится не как догма, а как вывод из единственного безусловно известного нам факта; в то же время рационализм отвергает и неконструктивный агностицизм;

— Разум есть самоосознающая информационная машина, базовые функции которой суть познание и творчество (или, в более широком смысле — понижение энтропии). Базовые функции самоценны и не нуждаются во внешних оправданиях;

— Следует различать жизнь как биологическое явление (на самом деле объективно не существующее) и жизнь как бытие разума. Смысла у жизни быть не может, зато есть цель — реализация базовых функций, каковая потенциально бесконечна;

— Разум — не объект, а процесс, и в конечном счете только он имеет значение. Тело — не часть личности, а лишь ее инструмент, потенциально заменяемый. Счастье и прочие эмоции не являются ни целью, ни необходимостью для разума и, соответственно, для рационалиста;

— Вместе с тем, рационализм не требует отказа от тела или от эмоций. Рационализм означает лишь, что они должны служить реализации задач, поставленных разумом, а не наоборот;

— Рационализм не совместим с религией ни в каком виде, даже с т.зр. т.н. «аргумента Паскаля»;

— Рационалист не руководствуется моралью точно так же, как и какими-либо иными догмами. Он руководствуется разумом. Общество рационалистов — это общество разумных эгоистов, и эффективность такового выше, чем у иррационального общества, опирающегося на моральные догмы;

— Рационалисты — сторонники максимальной свободы, способствующей развитию, но не той, что ведет к деградации.